1. Почему нельзя назвать фантастикой ближнего прицела "Парк юрского периода" Крайтона, например?
Как вы яхту назовете, так она и поплывет.
Если тебе комсомолец имя, имя крепи делами своими.
Потому что думать чужими мыслями неполезно.
2. Утверждать, что только "ближний прицел" имеет дело с сегодняшней социальной действительностью, и что этим отличается от "дальнего прицела", который про вымышленное общество будущего и с сегодняшним не пересекается, неправильно. Ведь текущая социальная реальность выступает как контекст восприятия читателя во всех случаях — и для романов про звездолеты, и для повестей про химизацию и механизацию. Причем значительный контраст может служить более точному и яркому выявлению сегодняшних актуальных проблем.
3. Кстати, "ближний прицел" вовсе не репрезентирует текущую социальную действительность. Дело в том, что литература вообще не содержит в себе реальности. Литература содержит вымысел, условности, искусственные конструкции — и в этом отношении социальная картина в повести про механизацию и химизацию ничуть не менее фантастична, и ничуть не менее далека от реальности, чем в книге про звездолеты.
Отличие историй про механизацию и химизацию, называемых красивым термином "фантастика ближнего прицела", в том, что эта фантастическая искаженная картина общественных отношений в них полностью промоделирована действовавшими на момент написания политическими установками, оформленными в конкретные документы.
Говоря о "фантастике ближнего прицела", необходимо иметь в виду, что мы имеем дело с двойным идеологическим конструктом.
Во вторую очередь (если брать в хронологическом порядке), это критически оформленная мишень для высказываний сторонников "фантастики дальнего прицела", желавших таковую фантастику сочинять и публиковать. У читателей, которые любят про галактики и звездолеты, такой дискурс традиционно вызывает сочувствие. Или можно его развернуть, как http://users.livejournal.com/alkor_/50035...">тут предлагается, чтобы взять под опеку рассказ про технические новинки ближайших лет. Однако нужно учитывать, что, как и любое другое политическое высказывание, критика "фантастики ближнего прицела" имела издательско-политические задачи, в содержании высказывания не представленные. Это был инструмент борьбы определенной группы авторов (скорее, нескольких групп) за право издаваться и издавать себе подобных. И относиться к этой критике так, будто она представляет собой нейтральные заходы к теории жанра, по меньшей мере неосмотрительно.
В первую очередь, что самое главное, "фантастика ближнего прицела" представляла собой один из элементов формирования новой идеологии и новой литературы в СССР. Такая литература должна была нацеливать граждан на задачи социалистического строительства. Она ни в коем случае не могла уводить читателя в царство беспочвенных фантазий, отрывая его тем самым от указанных советским правительством конкретных тем и проблем. Такая идеология (в полном виде заявленная, например, в установочном докладе Горького на 1 съезде писателей) привела к тому, что с 30-х по середину 50-х годов фантастики издавалось мало, она выдавливалась редакторами в сектор "фантастического очерка", из-за многочисленных фильтров произведения "космического прицела" до печати доходили крайне редко. Причем и дальнеприцельные фантазии, и ближнеприцельные агитки могли попасть под удар официальной критики, выискивавшей в них отклонения от партийной линии. (История с "Тополем стремительным" Гуревича сегодня выглядит анекдотичной — его прорабатывали в прессе за то, что в романе лесозащитные полосы создаются из быстрорастущего тополя, а не из дуба, как постановили партия и правительство. Но в те времена за подобной проработкой часто следовали оргвыводы...)
В целом неверно рассматривать дихотомию "ближний прицел" — "дальний прицел" только как противопоставление по тематике (тут про лунный трактор, а там про звездолет). Ведь "фантастика ближнего прицела" была идеологической конструкцией, использовавшейся для реализации политических интересов и отражавшей политическую реальность своего времени. Концепция "ближнего прицела" строила фантастику как полностью управляемый жанр художественной публицистики, в котором все — и темы, и образы, и набор приемов — должны были полностью соответствовать утвержденному руководством образцу, и колебаться разрешалось только вместе с линией партии. Такая "фантастика" не просто не могла выходить за рамки дозволенного, фактически она была обязана быть нефантастичной.
Кстати, не следует противопоставлять "фантастику ближнего прицела" и фантастику социальную. Вся фантастика как жанр социальна. И "фантастика ближнего прицела", в частности, замечательно демонстрировала образцы социальной нормы, тем самым участвуя в строительстве советского общества и новой общности — советского человека.
В наши дни физиологические и биологические факты охотно кладут в основу фантастических романов и повестей. Но при этом не всегда учитывается элемент научной последовательности. Так, например, талантливая книга Беляева "Человек-амфибия" грешит в физиологическом отношении против истины: амфибия отличается не только тем, что в личиночном состоянии дышит жабрами, но еще и тем, что имеет совершенно другой водно-солевой и белковый обмен. Человек, превратившийся в амфибию, выделял бы в сутки в среднем 70 литров воды, как это и имеет место у лягушек, выделяющих столько мочи, сколько весят они сами. Такова сила взаимных корреляций органов и систем развивающегося организма: нельзя тронуть один какой-либо!
Часто говорят, что у нас нет научно-фантастического романа — всего два-три автора, всего пять-шесть книг.
Если подойти к вопросу формально, то это неверно. У меня записано пятьдесят восемь названий советских научно-фантастических произведений, созданных двадцатью шестью авторами. Вероятно, библиография эта не полна.
Но, по существу говоря, сетования справедливы.
Из этих пятидесяти восьми книг едва ли наберется двенадцать, заслуживающих хоть какого-нибудь внимания читателей и критики.
Выходило много псевдонаучной и псевдофантастической псевдолитературы в 1925-1928 гг. Такие книги выпускались частными издательствами, писались авторами, имен которых никто нынче не помнит, — это были типичные образцы "вагонного" чтения. Лишенные и творческой фантазии и самых скромных литературных достоинств, эти книги теперь забыты — и поделом. Нечего о них вспоминать.
А.Ивич. Научно-фантастическая повесть // Детская литература, 1938, № 7-8.
Осуществима ли такая операция пересадки жабр акулы человеку, о которой рассказывает автор этой книги?...
На это приходится ответить, что здесь автор совершенно оторвался от реальных законов природы и его фантазия не имеет никаких оснований на осуществление даже в ближайшем будущем.
Автор, рассказывая о превращении юноши в человека-амфибию, решает вопрос чрезвычайно просто. Стоит только ребенку пересадить жабры молодой акулы и «изменить всю работу человеческого организма», и Ихтиандр готов.
На самом деле здесь имеются непреодолимые трудности. Даже самое смелое воображение не в состоянии хотя бы приблизительно наметить те пути, которыми можно было их разрешить. И не спроста автор предпочитает обходить молчанием эти трудности.
Поэтому фантастическое представление о пересадке жабер от молодой акулы человеку не имеет ровно никакой основы в современных достижениях биологии.
Чтобы сделать Ихтиандра действительно существом, способным жить одинаково и на суше и в воде, Сальватору надлежало разрешить, помимо пересадки жабер, и другую трудную задачу: именно предохранить Ихтиандра от неминуемого окоченения в холодной водной среде. Или Ихтиандр должен был стать холоднокровным существом, какими являются рыбы и амфибии, или ему следовало пересадить огромные пласты подкожного жира. Но тогда Ихтиандр превратился бы в неуклюжее, безобразное существо, совершенно беспомощное на суше.
Не стремление превратить людей в земноводных существ, а совершенствование техники глубоководных исследований поможет нам овладеть богатством моря. Отсутствие жабер не мешает нашим эпроновцам строить на большой глубине замечательные инженерные сооружения и поднимать ими на поверхность огромные затонувшие корабли. По сравнению с работниками Эпрона, производящими на глубине многих метров электросварку и ворочающих своими механизмами огромные тяжести, Ихтиандр, вооруженный только ножом, кажется жалким и беспомощным.
Малоправдоподобным в этой книге кажется возможность существования такого чудесного научно-исследовательского института, какой имел Сальватор. В капиталистических странах честным трудом нельзя заработать средств не только на постройку института, но даже и на оборудование маленькой лаборатории. Бескорыстные и талантливые люди не наживают там капиталов, но ночуют подчас под арками мостов или торгуют спичками и зубочистками. В буржуазных странах имеются неплохие исследовательские институты, но все они созданы ценою ограбления рабочих масс, построены на средства эксплоататоров и тунеядцев. В настоящее время в условиях погибающего капитализма эти институты хиреют и чахнут. Дворцы науки можно построить только у нас, где в корне уничтожены возможность эксплоатации человека человеком и где социалистическое государство предоставляет неограниченные средства на научные исследования. Живи Сальватор в нашей стране, он, конечно, не стал бы создавать земноводных обезьян и воспитывать Ихтиандра, а свои большие способности и знания направил бы на то, что действительно нужно и полезно для человечества.
облако тэгов
